Owed By So Many to So FewАвтор: 2ndary_author
Пейринг: Брэд/Нэйт
Разрешения нет, небечено.
Репост из закрытого сообщества.
часть 2ii
Машина останавливается во дворе как раз, когда Брэд доходит до входной двери. Это старый автомобиль с разноцветными маячками, в котором легко узнать докторский (с топливом у медиков полегче даже в военное время). Брэд задерживается ненадолго, все еще возбужденный, и прижимает горящее лицо к холодному стеклу на двери, прежде чем выйти навстречу приехавшим. Луна уже спряталась за домом, поэтому подъездная дорога в тени. Если кто-то и замечает, что Брэд немного запыхался, то от комментариев воздерживается. Уолт протягивает ему только что проснувшуюся Луизу, затем выбирается из машины сам, следом за ним вылезают Рей и Эм. Девушка заглядывает в окно автомобиля, чтобы поблагодарить водителя и еще одного пассажира – Брэду кажется, что это викарий сидит рядом с доктором, и он мысленно возносит хвалу за то, что не позволил Нэйту выйти из дома.
Уолт отправляется в хлев, чтобы проверить обогреватели, и Брэд отсылает Рея погасить камин в библиотеке. Эм поднимается по лестнице первая, чтобы поправить сдернутую гардину. Брэду остается лишь занести наверх Луизу, прижимая ее к себе здоровой рукой. Девочка довольно легкая: слишком много лет недоедания.
- Ты ходил в хлев? – бормочет она в руку Брэда, когда они поворачивают за угол в галерее.
- Конечно, - отвечает Брэд, занося девочку в ее комнату.
- В полночь? – спрашивает Лу уже практически сквозь сон. Ее глаза закрыты, и Брэд стягивает с ее ног ботинки и укладывает в постель прямо в одежде, укрывая одеялом. – Ты видел…?
Брэд ставит ботинки – каждый размером с его руку – на пол возле кровати, чтобы не пришлось смотреть ей в лицо. – Все было так, как Робби тебе рассказывал, - лжет он.
- Я знала. Я знала, что так и будет, - шепчет она довольно.
В коридоре Брэд желает Эм счастливого Рождества и спокойной ночи Рею, когда они расходятся по своим спальням.
Открыв дверь в свою комнату, он на мгновение слепнет. Нэйт снял все занавеси, и луна сияет за огромным окном, отражаясь в зеркале на двери гардероба, которую Брэд так и не закрыл перед ужином. Он зажмуривается, чтобы глаза немного успокоились, и чувствует, как Нэйт приближается.
- Какие бы теплые чувства я не испытывал по отношению к галстукам, - шепчет Нэйт, его горячее дыхание щекочет ухо Брэда, - его придется снять. Как и всю остальную одежду.
Нэйт, обнаженный и теплый, прижимается к его спине, развязывает узел на его шее и начинает расстегивать пуговицы на рубашке. Брэд не открывает глаза, пока Нэйт не пытается высвободить загипсованную руку из рукава. А когда открывает, ему почти хочется зажмуриться снова. Брэд частично видит их отражение: он стоит наполовину раздетый, Нэйт, устроив подбородок у него на плече, ловит его взгляд в зеркале.
- Как тебе хочется…? – спрашивает Брэд, неожиданно ощущая неловкость. С его последнего раза прошло много времени.
- Без спешки, - губы Нэйта оставляют влажные следы за ухом Брэда, на его подбородке, вниз по шее до плеча. – Нам некуда спешить.
*
Но потом все происходит очень быстро. Вот они стоят перед зеркалом, и Нэйт прижимается к его спине. В следующий момент – Нэйт стягивает с Брэда оставшуюся форму и толкает на большую, пахнущую лавандой кровать. Кажется, он задался целью изучить каждый сантиметр его тела – каждый мускул, каждый шрам – на ощупь и на вкус. Движения Нэйта неторопливые, уверенные: Брэд даже не замечал его напряженности, пока та не исчезла. Видно – Нэйт знает, что делает, когда оседлывает бедра Брэда.
- Ты уверен, что… - начинает Брэд, но Нэйт целует его и проглатывает все последующие слова.
- С твоей рукой? Нет уж, мы сделаем по-моему. – И Брэд даже не пытается спорить. Нэйт прикусывает его нижнюю губу и ерзает на его животе до тех пор, пока Брэд не хватает его за бедро. На коже Нэйта виднеются следы с предыдущего раза, когда он извивался под тяжестью гипса, и он охает, когда ладонь Брэда касается синяков. И возбуждается еще сильнее. (Еще одна деталь, которую Брэд запоминает на будущее). Брэд ведет покалеченной рукой по груди Нэйта. Когда его пальцы находят сосок, потвердевший от холода и возбуждения, Нэйт стонет и подается навстречу ласке. Другая рука Брэда соскальзывает с его бедра на задницу. Его пальцы покрываются чем-то скользким, и он вопросительно мычит в рот Нэйта.
- Не смейся, - предостерегает Нэйт.
Брэду едва хватает воздуха, чтобы дышать, куда уж смеяться. – Пришлось проявить находчивость?
- Олео, - выдыхает Нэйт.
На секунду Брэд понятия не имеет, о чем он говорит… но потом вспоминает, что олеомаргарин выдают, как заменитель масла (разумеется, нормировано). И еще смутно вспоминает, как хлопнула дверца холодильника, когда он одной рукой пытался снять позаимствованные сапоги, вернувшись домой из хлева. Ему не до смеха. Он понимает, как долго и как тщательно Нэйт все спланировал, а затем представляет Нэйта в этой кровати, как тот подготавливает – раскрывает себя для Брэда. Вся кровь в его теле немедленно устремляется к члену, так быстро, что на мгновение Брэду искренне кажется, что он лишится чувств. – О, бооже, - шепчет он.
Но, несмотря на маргарин, на пот и слюну, поначалу Брэд не уверен, что сработает. Нэйт, вцепившийся в плечи Брэда, слишком узкий. Хоть Брэд и свел довольно близкое знакомство с твердыми, сильными мышцами на его теле, такими, которые появляются от полевых работ вместе с добровольцами из Министерства Сельского хозяйства. Но он все равно крупнее, да и Нэйт не провел последние шесть месяцев за штурвалом истребителя ВВС США. Внезапно Нэйт выглядит очень хрупким – вся эта бледная кожа с россыпью веснушек, бедра, идеально ложащиеся в ладони Брэда.
- Слушай, - выдавливает Брэд, - мы можем…
- Молчи! – приказывает Нэйт, наморщив от напряжения лоб. Затем он что-то делает – двигает бедрами как-то плавно, почти неуловимо, и сосредоточенность сменяется восторгом. Головка члена Брэда проскальзывает в такое тепло, что остальное его раскаленное тело кажется чуть ли ни холодным в сравнении.
Нэйт насаживается медленно, но решительно, и Брэд глаз не может отвести от его лица: сосредоточенность, удивление, боль и наслаждение стремительно сменяют друг друга. И все это, прежде он полностью впускает в себя Брэда.
- О, мой бог, - чуть слышно стонет Брэд. Нэйт возвышается над ним, буквально светящийся изнутри, словно какое-то невероятное, но весьма порнографическое видение. Но все остальные чувства – осязание, вкус, слух, обоняние, доказывают, что Нэйт более чем реален. Он все еще пахнет туалетной водой и морозным воздухом, его кожа теплая и солоноватая под губами Брэда. Брэд старается не забывать, что сестры Нэйта и его собственный недотепа-сослуживец спят в соседних комнатах; он думает о своем командире на Тангмерской базе, о Рее, обжирающимся рыбой с картошкой, о любых других неприятных вещах, которые могли бы отвлечь его от невообразимого давления и тепла и движения напряженных мускулов. Определенно, он не протянет так долго, только не при виде Нэйта – верхом на нем, с откинутой головой и ладонью на собственном члене.
Брэд упирается ступнями в матрас и подается вверх, стараясь дать Нэйту все те сильнее и еще, которые тот не переставая требует срывающимся голосом.
- Я не могу… - пытается сказать Брэд, - не могу…
- Можешь, - Нэйту тоже не хватает дыхания, и он наклоняется, чтобы поцеловать его, и снова откидывается назад. Он хватает руку Брэда и прижимает к себе. – Ты можешь, да, да, да…
Своей ладонью на животе Нэйта Брэд чувствует ритмическое сокращение мышц. Это почти чересчур - двойное ощущение. Он и Нэйт кончают практически одновременно, содрогаясь в оргазме, цепляясь друг за дуга, рука Брэда на животе Нэйта, и пальцы Нэйта – на губах Брэда. Брэд вбирает его пальцы в рот и сосет, и это единственный способ не перебудить весь дом криком. Нэйт кончает молча, и лицо его светится блаженством.
*
Брэд, ощущая приятную ломоту в теле, просыпается в пять утра по привычке: в это время в Тангмере обычно побудка. Луны уже не видно, а солнце еще не взошло, но сквозь незавешенные окна льется тусклый сероватый свет. Темные гардины свалены в углу. Одежда Нэйта, аккуратно сложенная, лежит на стуле возле угасающего камина; вещи Брэда разбросаны рядом с гардеробом. Подле него в кровати (достаточно большой для них двоих, что вынуждает Брэда пересмотреть свое низкое мнение об инженерном деле в Британии) спит Нэйт – на животе, подложив под голову руки. Насколько Брэд может судить, тот неважно выглядит – в синяках и засосах.
Брэд вспоминает, что они занимались сексом раза два или три ночью; вполне логично, что Нэйт измотан. Брэд натягивает одеяло на его голую спину и быстро целует в плечо.
- Ммм, - бормочет Нэйт и поворачивает голову, сонно щурясь из-за предплечья. - Дбрутро.
- Привет, - отвечает Брэд. Он решает, что дозволительно оставить свою руку на спине у Нэйта, раз беспокоиться о том, как бы его не разбудить, больше нет нужды. Нэйт выгибается под его пальцами, прижимается щекой к плечу Брэда. Они не льнут друг к другу, разумеется. Просто так легче разговаривать, не перебудив остальных.
Нэйт бездумно поглаживает кожу над гипсом, и Брэд вынужден отодвинуть больную руку. – Щекотно.
- Это случилось во время полета? Перелом, в смысле.
- Во время посадки вообще-то.
Нэйт лениво улыбается, уловив основную мысль. Его глаза закрываются. – Как ты стал пилотом?
- Ну, у меня был выбор – либо ВВС, либо морская пехота. – Это стандартный ответ Брэда и на секунду ему кажется, что удастся им отделаться. Но Нэйт открывает глаза и говорит: - А если серьезно?
Этот вопрос Брэд слышал сотни раз от сотни разных людей, однако, Нэйт первый, кто попросил более подробного разъяснения.
- Когда мне было восемь, я увидел кукурузник над миндальным садом в долине Сан-Хоакин. Это был маленький Кертисс Дженни – армейский биплан, оставшийся с прошлой войны, раздолбанный совершенно, двигатель хорошо если в 120 лошадиных сил. Но он был похож на… - Брэд замолкает, чтобы собраться с мыслями, стараясь подобрать слова, чтобы описать какое впечатление произвел старенький Кертисс на долговязого мальчишку, который выше крыши соседского амбара в жизни не взбирался. - Свободу. Для меня так выглядела свобода.
Нэйт не произносит ни слова, но его внимание сосредоточено на нем, и Брэд, в конце концов, рассказывает ему, как единственный сын калифорнийского строителя оказался в Англии, на службе у ВВС США. К тому моменту, как он заканчивает свой рассказ, из коридора слышится, как Лу пытается незаметно прошмыгнуть по лестнице вниз, в библиотеку. Брэду не удается расспросить Нэйта о его прошлом, о том, каким был Тангмер до войны, о его мнении касательно происходящего в мире. В любом случае, Брэд уже видел дом, в котором Нэйт вырос, познакомился с его семьей, общался с его знакомыми… Брэду кажется, что он неплохо изучил Нэйта Фика. Позже, он пожалеет, что задавал так мало вопросов.
Нэйт потягивается, так лениво, по-кошачьи, что ладонь Брэда сама собой съезжает по спине вниз. Нэйт послушно тянется за поцелуем.
- Не могу. Больно, - шепчет он в рот Брэду, когда пальцы того ложатся на его ягодицу. По правде, Брэда не должна возбуждать эта мысль, но он ничего не может с собой поделать. Однако, судя по тому, как ягодицы Нэйта сжимаются под его ладонью, кажется, Нэйт и сам находит идею о том, что он настолько измотан сексом, немного возбуждающей. Брэд садится в кровати, чтобы с наслаждением пройтись взглядом по раскинувшемуся на измятых простынях Нэйту. Затем он шлепает его по заднице, обнимает одной рукой за талию и тянет на себя.
Нэйт отнюдь не маленький, но сидя практически на коленях у Брэда – тот усаживает его на свое левое бедро, спиной прижимая к своему боку, а сам откидывается на подушки - он выглядит на удивление хрупким. На протяжении нескольких лет он поглощал калорий меньше, чем тратил; нормирование поспособствовало тому, чтобы остались лишь кости да тяжелым трудом наработанные мышцы. Брэд может запросто обхватить его талию загипсованной рукой и держать, как в тисках.
За шесть недель в госпитале Брэд вдоволь насмотрелся на всяческие шрамы, швы, ожоги; сейчас он не может наглядеться на безупречную кожу Нэйта. Ему вспоминается фарфоровая посуда матери, настолько тонкая, что вся сияет, если поднести к свету. Пальцами здоровой руки Брэд исследует запястье Нэйта, изгиб бедра, приподнимает его подбородок, чтобы скользнуть по шее. Он находит один след от прививки и один волдырь на пятке. Ладони Брэда выглядят огромными на теле Нэйта, грубыми на его гладкой коже.
- Плюнь, - наконец, просит Брэд, протягивая свою ладонь. У Нэйта идея получше – он облизывает пальцы Брэда, один за другим, начиная с большого, оставляя между делом влажные поцелуи на ладони, и сравнение с котом снова мелькает в затуманенном мозгу Брэда. К тому времени, когда Нэйт добирается до мизинца, Брэд уже бессовестно трется об его ягодицы.
- Лучше, чем маргарин, - произносит Брэд, и Нэйт задушено смеется. Смех превращается в сдавленный стон, когда Брэд обхватывает этими пальцами яички Нэйта. Брэд чуть отодвигает руку в гипсе, позволяя Нэйту самому толкаться в его ладонь, пока не находит протяжный, неторопливый, дразнящий ритм, который тому нравится. Потом он прижимает его тело к себе и дает Нэйту именно то, что тот хочет.
Брэд видит их отражение в зеркале на открытой двери гардероба, они оба чрезвычайно растрепанные. Нэйт ерзает, но вырваться из объятий не может, целиком во власти Брэда. Он впивается пальцами в бедро Брэда: останутся синяки.
- Посмотри на себя, - шепчет Брэд ему в ухо, восхищенно. – Ты чертовски красивый… и хочешь этого так сильно, да? Хочешь еще?
Нэйт неожиданно застенчиво поворачивает голову и утыкается носом в шею Брэда, но тот чувствует, как румянец заливает его щеки. Он увеличивает темп здоровой рукой, хотя большим пальцем больной продолжает все так же медленно вырисовывать круги на его животе. Брэду лишь хочется, чтобы он мог повернуть обратно голову Нэйта, вновь увидеть его отражение, увидеть, как мешается наслаждение и отчаяние в его глазах.
- Ты ведь хочешь? – шепчет он и чувствует, что Нэйт беззвучно отвечает что-то ему в шею. – Да, я знаю. Я знаю. Я тоже. Хочу видеть, как ты кончишь. – Даже сквозь гипс, он ощущает, как движутся мышцы на бедрах Нэйта. Тот поднимает одну руку и начинает ласкать соски. Бездумная стимуляция: он и так слишком близко к оргазму. – Ты позволишь мне увидеть? – Нэйт стонет в ответ. Брэд поглаживает головку его члена и целует в ушную раковину: - Пожалуйста?
Нэйт кончает сильно – все его тело содрогается, и он прислоняется к Бреду, пачкая его и себя спермой.
- Господи, - выговаривает он, наконец, все еще подрагивая. – Господи Иисусе, - его голова устало опускается на плечо Брэда.
Брэд целует его в лоб, у кромки слипшихся от пота волос. – Вообще-то я еврей.
У Нэйта челюсть отваливается. – Ты два дня выслушивал нашу трескотню насчет Рождества и не соизволил поставить нас в известность?
- Ты не трещал, - Брэд и представить себе не может подобное. – В любом случае, мне не казалось это важным.
Нэйт лишь качает головой. – Не казалось важным, - под нос бормочет он. Его пальцы ласкают член Брэда так, словно он только что заметил следы обрезания… возможно, так оно и есть: их головы были заняты другими вещами. Нэйт проглатывает смешок, когда Брэд прогибается наверх. Он соскальзывает с Брэда, все еще немного неуклюже, и устраивается между его ног. Его губы сменяют пальцы.
- Пожалуйста, - выдавливает Брэд, - прошу, скажи мне, что ты не в интернате этому научился.
- Нет, - дыхание Нэйта опаляет кожу на члене Брэда. – В университете… - Он смотрит на Брэда из-под ресниц и челки. Разумеется, они опаздывают к завтраку.
*
В конечном итоге, они спускаются вниз на кухню – Брэд нарочно задерживается на несколько минут, чтобы не прийти одновременно с Нэйтом. (У этого засранца Персона хорошая интуиция и чертовски извращенное мышление). Но они зря беспокоятся. Рей энергично пытается втолковать не американцам всю прелесть блинов. Лу, которая ожидала нечто похожее на тонкие блины, подающиеся в последний день Масленицы, озадачена: - Но сегодня же не Блинный вторник!
- Чего?! Вы едите блины один раз в году что ли? Брэд! Брэд, ты это слышал? Неудивительно, что мы победили в Войне за независимость!
- Ваши жалкие фермеры блинами укреплялись? – насмешливо интересуется Эм, изображая великосветскую леди. – Это было до и после того, как американские выскочки вытеснили коренных жителей с их земель и испоганили язык великого Шекспира?
- Кого это вы тут обзываете жалкими фермерами?! – вопрошает Рей, однако его губы расползаются в улыбке – ничто не доставляет ему такое удовольствие, как хороший спор. Между тем, Уолт присматривает, чтобы блины не подгорели. Рей забирает практически все столовые приборы, чтобы изобразить на столе схему сражения при Йорктауне, и он с такой уверенностью сыплет фактами, что Брэд даже судить не берется, насколько он сейчас привирает.
Сразу после завтрака Брэд обнаруживает, что на неработающей ферме совершенно нечем заняться. Уолт и Эм (при помощи Рея и Лу, ну или, скорее, вопреки ей) уже подоили корову и накормили цыплят… а на этом собственно все дела исчерпываются. Гуся на стол у них, конечно, нет, поэтому к обеду Эм ставит жариться курицу. Нэйт понятия не имеет, когда работники собираются вернуться на ферму («Они должны вернуться 27-го, но в виду того, что столько солдат в увольнении, поезда, наверняка, будут забиты битком. Я уверен»). Как бы то ни было тетя Агата Фик непременно приедет, традиционно, как и на каждый Новый год. При упоминании этого имени Лу морщит недовольную рожицу, а Нэйт делает вид, что ничего не слышал.
Вскоре Уолт отправляется чистить овощи, и Рей увязывается за ним, чтобы составить компанию. Брэд как помощник даже не рассматривается из-за его больной руки; зато у него полный порядок с ногами и когда Нэйт предлагает прогуляться, Брэд соглашается. Лу говорит, что останется дома довязать балаклаву (и как подозревает Брэд, чтобы тщательнее изучить подарки под елкой).
Они сходят с дороги и идут прямо по полю. Еще два часа назад Брэд был готов поклясться, что избавит Нэйта от одежды в тот же миг, когда они останутся наедине, и плевать на мороз и гололедицу. Однако они действительно просто гуляют: километр за километром по замерзшим полям, и никаких красот кроме еще полей и холодного неба надо головой. Казалось бы, скука смертная, но это не так. Нэйт рассказывает ему кусочки из истории Англии. Где-то на 4-м километре начинает говорить Брэд – о Калифорнии, о самолетах и о том, как он скучает по полетам… он говорит пока у него не заканчиваются слова, и потом они идут молча. По их возращению Матильду уже окутывают сумерки. Свет горит на кухне; скоро придется завесить все окна. До Брэда доносится голос Рея еще до того, как они пересекают двор. Неожиданно он срывается с места, раскинув руки в стороны и набирая скорость, чувствуя, как холодный воздух бьет в лицо, в грудь, по загипсованной руке.
- Это что за хрень?! – орет с порога Рей.
Нэйт лишь мягко улыбается. – Я полагаю, он просто счастлив.
После ужина они разворачивают подарки в библиотеке. Семейство Фиков преподносит своим гостям подарки в стиле ящиков снабжения: продукты, сигареты, новые лезвия, пара вручную связанных носков и аккуратно смотанный Лу клубок ниток. (Брэд пронесет этот клубок в своем рюкзаке через всю Европу; какой бы старый свитер Лу ни распустила, сперва он был постиран в Матильде: нить пахнет лавандой). Подарок настолько подходит для нужд солдата – взять хотя бы прочную нить для штопки, не чету обычной, которой и форму-то толком не зашьешь - что Брэд даже удивлен, как гражданские до такого додумались.
Брэд и Рей купили подарки сообща и завернули их в старую газету (Брэд вручил свой подарок Рею раньше: журнал, который вряд ли стоит показывать на семейном сборище). Нэйт получает книгу с кроссвордами, напечатанную в военное время на дешевой, тонкой бумаге, и уже лучшего качества довоенное издание Гроздей гнева, которое Брэд обнаружил в пабе в Тангмере (книга подпирала там оконную раму) и за которое заплатил гораздо больше его стоимости. Для девочек они достали чулки и куски парашютного шелка через связи Рея на базе. Любой шелк, а в особенности для чулок, невозможно было достать уже несколько лет. Большинство женщин пририсовывали себе линию на ногах, чтобы придать хотя бы видимость. И если судить по медсестрам в Тангмерском госпитале, работа у Эм весьма тяжелая и неблагодарная; немного роскоши ей не повредит. (Рей горячо поддержал его идею: «Чувак, если бы мы могли придумать способ, чтобы женщины всегда были счастливы, никаких войн бы не было. Войны случаются, потому что в мире слишком много идиотизма и мало секса! Я хочу сказать – ты только посмотри на Гитлера. Думаешь, у него много секса? Сомневаюсь, приятель. Если бы у него было много секса, его мозги бы не слетели с катушек. Эй! Как думаешь, кто-то говорил это Рузвельту? Может, мне стоит это сделать…»). Брэд сомневался, стоит ли дарить чулки Лу, все-таки это вещь для девушек постарше, но Рей заявил, что сестрам нужно всегда дарить одинаковые подарки, и тут же пустился рассказ о близняшках, с которыми он водил шашни в Кентукки…
Когда Лу разворачивает свой подарок, Уолт уходит на кухню за чаем, но Брэд уверен, что тот ничего не пропускает, потому что девочка визжит, как маленькая противовоздушная сирена.
- Они восхитительны! – восклицает Лу, кружась со своими чулками по комнате, и бросается Рею на шею.
- Могут не подойти, - предупреждает Брэд, пытаясь уклониться от объятия.
- Я подрасту! – возражает Лу. – Эм говорит, что я расту, как на дрожжах. Я уже чувствую себя старше. – Она оборачивается в кусок шелка, как в пелерину. – Эм, ты сошьешь мне юбку?
- Сама сшей! – дразнит ее Эм, пальцами поглаживая собственный кусок шелка. – Я занята… Брэд, Рей, это чудесный подарок!
- Ты же знаешь, что я не смогу ничего сделать с такой хорошей тканью. А вот ты могла бы сшить мне что-нибудь ко дню рождения – он в феврале, - поясняет Лу Брэду прежде чем продолжить упрашивать сестру, - ты будешь моей самой лучшей и самой любимой сестрой! Нэйт, скажи Эм, чтобы она сшила мне что-нибудь в пару к моим новым чулкам…
- Нэйт? – запинается Лу, повернувшись к своему брату, и проследив за ее взглядом, Брэд понимает, в чем причина.
Выражение лица Нэйта уже не «раздраженное», но «злое» - все же не слишком подходящий эпитет. Больше похоже на смесь гнева и разочарования; он выглядит так, словно его предали, и словно он винит себя в том, что не спохватился раньше.
- Вы никогда, - произносит он спокойным ледяным голосом, - не наденете этот материал в этом доме.
- Но Нэйт… - Лу понимает, что шутки закончились; в ее словах звучит искреннее потрясение.
- Все это, - Нэйт с отвращением поднимает цветной шелк, оставленный Лу на кушетке, - по праву принадлежит воинским силам, которые защищают нас, и позвольте заметить большой ценой, от вторжения…
- О, боже, Нэйт, это же подарок, - начинает Эм, и Брэд разделяет ее удивление: да, в семье Фиков законопослушные граждане – как и большинство британцев, несмотря на все их добродушные жалобы по поводу нормирования, но все люди немножко жульничают. Доктора на казенном топливе подвозят прихожан домой холодными вечерами; поставщики продают налево походные пайки; все что-нибудь да достают на черном рынке. Невозможно быть настолько идеалистом, чтобы действительно верить, что все всегда играют по правилам. Судя по всему, Нэйт Фик - исключение.
- Это стыд, - поправляет сестру Нэйт твердо, - и позор. – Он говорит совершенно серьезно, но потом по его лицу пробегает тень, и остается лишь усталость. – Мы живем в стране, которая выстоит, только если ее граждане готовы идти на жертвы. Наличие некоторых… связей, - и тут у Брэда холодеет внутри; даже не друзей? – не освобождает нас этого.
Нэйт поворачивается к Брэду. – Я уверен, что у вас не было дурных намерений, но надеюсь, вы понимаете, что мы не можем принять эти подарки…
- Слушай, - перебивает Рей, - может, не нужно портить своим сестрам удовольствие…
Истончившееся терпение Нэйта лопается. – Капрал, когда я обращаюсь к вашему сослуживцу, вы молчите до тех пор, пока вас не попросят высказаться. И никто вас не просил, черт возьми!
- Так точно, сэр, - заикаясь, отзывается Рей на командный голос Нэйта, даже прежде чем до него доходит смысл слов.
Брэд не знает, где и как знакомый Рея достал шелк, хотя он почти уверен - на черном рынке. Он не знает, должен ли чувствовать ответственность или быть возмущенным тем фактом, что их хороший (и дорогой) подарок не оценили. Он знает только одно – что его, Брэда Колберта, только что публично унизили. Пострадала его воинская честь, а этого он не потерпит. Он поднимается с кресла и подходит к Нэйту, который отказывается отступать. С минуту они зло смотрят друг другу в глаза.
- Я не позволю, - чеканно произносит Брэд, и в его голосе льда не меньше, - чтобы мне читал лекции о патриотизме и жертвах совершенно здоровый мужчина, который просиживает свои штаны на ферме в компании женщин и детей.
По пути из библиотеки он чуть не сталкивается с Уолтом, несущим заставленный чайными кружками поднос. Поднимаясь по лестнице, он слышит вопрос поляка ему в спину.
- Что случилось?
- Ну, - по-видимому, Рей последовал за ним, - Мамочка и Папочка немного повздорили. Но не волнуйся; это не значит, что они нас не любят. – В гулком холле шутка Рея совсем не кажется смешной.
*
Последующие дни ужасны. Лу дуется, обиженная на Нэйта за то, что он настолько Нэйт, на Эм – за то, что не смогла ее защитить, на Брэда и Рея – за то, что навлекли на ее голову неприятности. Эм сердится на Нэйта (она взрослый человек и вряд ли нуждается в том, чтобы старший брат читал ей нотации) и на Лу (что та дуется). Уолт озадачен. Рея раздражает смятение Уолта и, судя по всему, упрямое нежелание Брэда извиняться («Чувак, от сестер у парней мозги сворачиваются. Просто скажи, что тебе жаль. Ты даже не обязан быть искренним»), уж насколько Рей сам любит разжигать конфликты, ему не по душе, когда люди по-настоящему друг на друга сердятся. Брэд злится на Нэйта за то, что у того такой праведный кол в заднице (и на себя за то, сколько времени проводит в фантазиях об этой самой заднице). Но что гораздо хуже, он подозревает, что Нэйт может (технически) оказаться прав. Еще он немного сердит на Рея (не больше обычного, правда) ровно до тех пор, пока тот не озвучивает свою идею об извинениях, и тогда он обзывает Рея мерзким лизоблюдом, и это еще плюс один человек, на которого злиться, и который зол на него.
По сути, они стараются по возможности избегать друг друга эти несколько дней. Брэд много гуляет и еще больше читает. Рей разбирает на части и вновь собирает радио. Эм тут же уходит из библиотеки или кухни всякий раз, когда в помещение заходит кто-то другой. Брэд не знает, чем занимается Нэйт. И его это не волнует.
Конфликт только усугубляется к тому времени, как приезжает тетя Агата, и вот тогда действительно разверзаются врата ада. Тетя Агата похожа на любую другую двоюродную бабку, о которых слышал или читал Брэд. До Сочельника он почти пришел к выводу, что, возможно, близкие родственники не всегда являют собой образец морализаторства, призванный держать вас в рамках… но тетя А вынуждает Брэда вернуться к исходному негативному мнению. Она прибывает (с опозданием) к ланчу и умудряется оскорбить троих недавно вернувшихся работников, стряпню Эм, состояние сада, политические взгляды Нэйта, воспитание и поведение Луизы, а также национальную принадлежность Уолта, и все это до подачи супа (который, судя по ее жалобам, слишком горячий и жидкий).
Рея она встречает со словами: - О, господи, что у тебя с лицом?
Рей, наверное, впервые в жизни, лишается дара речи. К несчастью, из-за румянца, разливающегося на его щеках, белые шрамы проступают еще явственней.
- Я имею в виду эти отвратительные шрамы, - продолжает тетя Агата. - Натаниэль, я надеюсь, ты не боишься записываться в армию из-за угрозы обезобразить себя… хотя, должна признать, ты всегда был самым привлекательным среди всех моих племянников и племянниц. Эммалин, дорогая, кто-нибудь говорил тебе, что если бы у тебя волосы были такого же цвета, как у Нэйта, ты была бы настоящей красавицей?
- Только ты, тетя, - сквозь зубы выговаривает Эм над супом.
- Но это сущая правда. Боюсь, бедной Луизе уже ничего не поможет, но, по крайней мере, ты могла бы удачно выйти замуж. Натаниэль, почему ты не познакомишь сестру с каким-нибудь достойным человеком из своих друзей?
Брэд решает, что самым лестным эпитетом из уст тети Агаты в его адрес, пожалуй, был бы «недостойный».
- Большинство моих друзей в данный момент не расположены к ухаживанию, - негромко произносит Нэйт.
- Кстати, - идет напролом тетя Агата, - а ты почему здесь?
- Боюсь, я не совсем понимаю вопрос, тетя Агата, - отвечает Нэйт, но, судя по его голосу, он прекрасно знает, о чем речь.
- Я хочу сказать, разве тебе не стыдно находиться в этом безопасном доме, в то время как остальные мужчины сражаются на войне? Ты только взгляни, даже американцы воюют.
Брэд бросает взгляд на Нэйта, заинтересованный в его ответе. Именно поэтому он видит выражение его лица в тот момент, когда тетя А выдает свою очередную реплику.
- В самом деле, Нэйт, после того, как Роберт пожертвовал собой, я представить себе не могу, как ты с этим живешь. Неужели тебе не кажется, что это несколько… трусливо? А ведь Роберт тебя так боготворил.
Все собравшиеся за столом сидят, уткнувшись в свои тарелки и стараясь не привлекать внимания тети Агаты, которая с заметным энтузиазмом продолжает поглощать суп. И только Брэд замечает мучительную судорогу, исказившую лицо Нэйта, когда тетя упоминает имя его брата. На мгновение за столом воцаряется мертвая тишина.
- Наверное, ты права, тетя Агата, - говорит Нэйт, совершенно разбитый, - но необходимо считаться с собственными возможностями, - произносит он, невидящим взглядом уставившись в противоположную стену, и лишь потом, наконец, ощущает, что внимание Брэда сосредоточено на нем. Он не улыбается, не пожимает плечами, просто некоторое время смотрит ему прямо в глаза, ничего не утаивая, и Брэд видит смятение, разочарование, отчаяние человека, обреченного выполнять сложную и необходимую работу, которую невозможно сделать хорошо. Затем Нэйт приклеивает к губам любезную улыбку и поворачивается к своей кошмарной тете. – Тетя Агата, не желаешь еще супа?
- О боже, нет. Этот суп просто отвратителен. Обязательно оставлю вам свой рецепт…
Когда тетя Агата (наконец-то) уезжает, после очередных жалоб на состояние подъездной дороги и прическу Эм, Фики и их шокированные гости застывают посреди холла.
- Господи! – наконец, разбивает молчание Рей, поворачиваясь к Эм и Луизе, - пардон мой французский, леди, но с прискорбием вынужден вам сообщить, что ваша тетя самая натуральная и первостатейная сука!
- Рей! – одергивает его Эм, но потом смеется. – Это точно.
- Если такое возможно, - слабо улыбается Нэйт, - с каждым годом становится только хуже.
- Стервозность – болезнь прогрессирующая, - соглашается Рей мрачно. – К сожалению, без фатального исхода.
Лу кружится на месте, радостно приговаривая «тетя А сука, тетя А сука…», и Брэд грозится вымыть ей рот с мылом, отчего девочка начинает смеяться еще пуще прежнего.
Уолт, заслышав ее хохот, тоже выходит в холл и его тут же просят придумать соответствующий польский аналог, что перерастает в небольшой импровизированный урок на тему славянских ругательств, и все буквально умирают со смеху, когда Рей пытается повторить произношение. Это похоже на то, что было прежде, и, наверное, поэтому Брэд чувствует гулкую пустоту, когда они разбредаются по своим делам.
В 11:30 Брэд заканчивает книгу, скидывает одеяло, завернувшись в которое он сидел в кресле возле камина, и тихо кляня холод на чем свет стоит, идет в библиотеку. В доме тихо – Уолт празднует Новый год с другими работниками фермы, Эм уговорила Рея пойти на танцевальный вечер в сельском клубе (несмотря на предупреждения Брэда, что Рей танцует как осел с пятью левыми ногами), а Лу на фоне всех переживаний последних дней, видимо, отправилась спать пораньше. Брэд даже удивлен, завидев свет, пробивающийся из-под двери в библиотеку. Еще больше он поражается, зайдя в комнату и увидев, что в дополнение к камину горит, по меньшей мере, дюжина свечей.
В центре Нэйт разливает шампанское.
- Я собирался позвать тебя… на случай, если тебе захотелось бы… - Нэйт неловко указывает на бутылку.
- Мне нравится, как ты украсил помещение, - Брэд разглядывает вереницу из восьми свечей на каминной полке.
- Я ничего не знаю о еврейских праздниках, но говорят, что должны быть свечи. – Брэд замечает, что рядом с бокалами лежит толстенный том под названием Мировые религии.
- Ты читал о Хануке?! – Брэд не знает, что чувствует по этому поводу: умиление или раздражение. – А в книге написано, что Ханука была больше трех недель назад?
- О, - разочарованно выдыхает Нэйт. – Полагаю, это все глупо выглядит. Да и свечи все равно не те.
Брэд решает быть великодушным. – Это красивый жест. – Он берет бокал шампанского и устраивается рядом с камином. Нэйт рассказывает ему все, что узнал о Хануке, а это довольно много, некоторые вещи даже Брэд не знал.
Когда Нэйт заканчивает с цитированием, они просто сидят и смотрят, как угасает пламя. Когда становится достаточно темно, чтобы Нэйт не мог разглядеть его лицо слишком хорошо, Брэд нарушает молчание: - Твоя тетя приехала, всех оскорбила, обвинила тебя в трусости, и… ничего. Я покупаю твоим сестрам рождественские подарки – с которыми у меня мало опыта, знаешь ли, и превращаюсь чуть ли ни в армейского спекулянта.
- Да. Я… Я погорячился, – отвечает Нэйт. Некоторое время он молчит, и в комнате слышен лишь треск поленьев. - Просто моя тетя узколобая ханжа, которая никогда не думает о других. Она была такой задолго до моего рождения, и она никогда не изменится. Мы от нее ничего хорошего и не ждем. Но от тебя я жду большего.
Даже в сумерках Брэд чувствует пристальный взгляд Нэйта. – Я знаю о сражениях меньше, чем о Хануке, но этого достаточно, и я знаю, что политики хотят славы, а генералы – повышений, но если солдаты не в состоянии разобраться в правильности их собственных решений, никто за них это не сделает. – Нэйт говорит неспешно и уверенно, видно, что он обдумывал это не раз и гораздо глубже, чем большинство гражданских. - Однажды, - Нэйт поднимает свой бокал с шампанским, - эта война закончится. И нам придется уживаться с собственной совестью. На войне случаются моменты, когда жульничество и обман необходимы; но по возможности, мне бы хотелось их избегать.
- Стало быть… никакого черного рынка.
- Да. – И никаких извинений, никаких этих исконно британских «к сожалению» и «я боюсь, нет».
- Хорошо. – Брэд по-прежнему считает, что Нэйт излишне наивен, но тот придерживается принципов и это достойно восхищения. Брэд протягивает ладонь. – Перемирие?
- Вечный союз, - улыбается Нэйт, и они обмениваются рукопожатием.
*
Наступает новый год; Брэд и Рей возвращаются на Тангмерскую базу, на войну. Американцы, полыхая мстительностью, принимаются за ленд-лиз. Летчикам ВВС больше не приходится разучивать боевой порядок на велосипедах; теперь у них есть боинги. Как только заживает рука, Брэд возвращается в строй и совершает полеты в Голландию два-три раза в неделю. Он надеется как-нибудь встретить Нэйта в Тангмере, однако ему не везет. Стаффорд говорил, что Фик немного отшельник: некоторые городские знают семью, но с Нэйтом никто близкого знакомства не водит.
В августе ВВС переименовывает дивизию Брэда в Первое Бомбардировочное крыло (тяжелое) и передислоцирует их на британскую базу в Бассингборн. Из воздушного разведчика Брэду приходится переучиваться на B-175 и он становится членом экипажа бомбардировщика. Дважды он выбивает увольнительную, чтобы хватило на поездку в Тангмер (он планирует лишь выпить с Реем в пабе и, возможно, прогуляться до Матильды). В первый раз не ходят поезда. Во второй – увольнительную отменяют в последний момент; вместо Тангмера он летит в Рур и бомбит там оружейный завод. Он посылает на ферму открытку, но ответа не получает. Следующей весной его посылают в Девон и говорят, что о бомбах можно забыть; он учится сбрасывать парашютистов. Некоторые из этих парашютистов однажды вторгнутся во Францию; ему нравится думать, что кто-нибудь из них дойдет и до Берлина, хоть и подозревает, что это слишком оптимистично.
Год спустя долгим майским вечером Брэд стоит возле ангара и курит, когда слышит возглас и шум из палатки-столовой у края взлетно-посадочной полосы. Один из кухонных работников высовывает голову наружу; он Брэда знать не знает, но стремится с кем-нибудь поделиться новостями: - Эй, приятель, я по радио слышал! Они подписали мирный договор. Война окончена! – Той ночью, после нескольких лет светомаскировки, просто потому что теперь можно, летчики оставляют включенной каждую лампу, каждый фонарь на базе. Старшина не гасит фары на своем стареньком автомобиле и разряжает за ночь аккумулятор; проснувшись утром, в новое мирное время, первым делом Брэд слышит его ругань.
В армии, и в ВВС соответственно, полно недоумков. Вместо Тихоокеанского фронта (где, по сведениям Брэда, все еще идут сражения), его посылают в Германию. Это так типично: никто не знает, куда его откомандировать, потому что сбрасывать бомбы больше нет необходимости, а все парашютисты возвращаются домой. В итоге он переправляет по стране должностных лиц, но Германия вся в руинах, смотреть особо не на что, да и большинство военных тоже собираются домой. До него доходят слухи о лагерях нацистов, теории о том, что Гитлер скрывается в Бразилии, и что Columbia Pictures умалчивает о смерти Риты Хейворт, дабы не подрывать боевой дух. Болтаясь с некоторыми другими неприкаянными – журналистом и батальонным переводчиком, которым тоже нечем заняться, Брэд очень жалеет, что не пошел в морскую пехоту.
Переводчик Жан Мишель, сокращенно Миш, говорит на алжирском французском и на английском с акцентом. Его немецкий пестрит словами типа ‘das Geschäft’6 и ‘das Bargeld’7 – он говорит, что выучил язык, когда работал импортером в Марселе в 30-х, но Брэд подозревает, что его связи с немецкими коммерсантами более свежие. Брэд не стал бы утверждать, что Миш коллаборатор, раз он не попадался... возможно, дело в том, что черный рынок для Брэда все еще несколько болезненный вопрос. Как бы то ни было, Миш человек полезный: он обо всех по чуть-чуть знает и в условиях подорванной экономики информацией приторговывает. К примеру, однажды он упоминает, что недавно столкнулся с человеком, который тоже служил в Тангмере.
- Здорово, - отвечает Брэд, предусмотрительно не интересуясь, как Миш узнал, что Брэд тоже был приписан к той базе.
- Конечно, он не пилот, как ты, - продолжает Миш. – Мой новый друг капитан Фик работал в Управлении специальных операций – мой английский товарищ называет его Министерством неджентльменской войны8. Но ты же ничего об этом не знаешь, так ведь?
- Первый раз слышу, - заверяет его Брэд бесстрастно.
- Жаль, - говорит Миш, но Брэду кажется, что тот заметил его мимолетную реакцию на имя, потому что Миш продолжает, - ты мог бы разыскать его, если как-нибудь будешь в Висбадене. Как там говорится? На старой памяти…
- По старой памяти, - тихо поправляет Брэд. – Говорят «по старой памяти».
По всей стране разъезжают военные конвои, и поскольку у Брэда нет официального назначения, ему легко удается получить увольнительную, и он быстро находит конвой, направляющийся в Висбаден. Пока оформляют необходимые документы, он немного расспрашивает о Британском Управлении специальных операций. Секретная организация приковывает вниманием публики: странное министерство, во всех смыслах неофициальное, занималось шпионской деятельностью на территории всей оккупированной Европы, набирало беженцев и отправляло их обратно на родину, в помощь локальному сопротивлению нацистским захватчикам. «Работа в УСО», размышляет Брэд, шагая по безлюдным улицам Висбадена, «требует хорошего прикрытия». Он вспоминает, как Нэйту разрешили остаться в Матильде, хотя всех остальных жителей переселили; вспоминает, какой на удивление подходящий солдату подарок он получил на Рождество. Фермер-отшельник – отличная маскировка.
Британцев в городе найти несложно, да и встреча с Нэйтом никак не похожа на совпадение. Европа большая, Тангмер - отнюдь. Висбаден тоже немаленький, но по большому счету это город пустых отелей, в которых уже несколько лет не было туристов. Некоторым образом война делает мир меньше… во всяком случае, для победителей. У Нэйта малюсенький кабинет в здании на Дворцовой площади. Команда по обезвреживанию бомб неподалеку сносит полуразрушенное здание, отчего стоит невообразимый шум и Брэд целую минуту стоит в дверях, прежде чем Нэйт его замечает. Брэд не задумывался, что он скажет в этот самый момент – или скорее, он перебрал тысячи слов, но ни одно из них не годится. Он представлял, как снова встретится с Нэйтом в Матильде или в Тангмере, но и предположить не мог, что вместо фермера увидит человека в британской военной форме, заполняющего бумаги.
- Далековато от дома.
Нэйт вскидывает голову. – Что… Брэд?! – Он щурится, словно не может поверить своим глазам. Потом поднимается со стула, бросив авторучку и заляпав чернилами отчеты, и подходит к Брэду, который стоит, прислонившись к дверному косяку. - Брэд, - убеждается он. – Я не ду.. Поверить не могу… Что ты здесь делаешь?
Нэйт выглядит тоньше и моложе, чем прежде. И грязнее.
- Могу задать тот же вопрос, сэр, - говорит Брэд. Они не в одном подразделении, даже в разных войсках, но все равно Нэйт выше по званию. – Мне казалось, вы знаете о войне меньше, чем о Хануке.
- Насколько я помню, я сказал – о сражениях, - поправляет Нэйт, и Брэд чувствует, как сковывавшее его напряжение растворяется от мысли, что Нэйт тоже помнит каждую секунду их последней встречи.
Саперы взрывают очередную бомбу; Нэйт делает круглые глаза и жестом указывает на дверь. – Давай пройдемся, - предлагает он, как и на Рождество два года назад.
- Разведка, - Брэд легонько касается нашивок на рукаве Нэйта, когда они выходят на набережную. – Как это произошло?
- Меня завербовали в Кембридже. Нужны были люди, которые могли бы командовать оперативниками в Средиземноморье. В Тангмере было расположено подразделение, которое занималось тренировкой эмигрантов из Средиземноморья и Восточной Европы, а потом отправляло их обратно на родину – чтобы снабжать нас информацией, организовывать партизанские отряды, поддерживать местное сопротивление и так далее.
- Таких людей, как Уолт? – спрашивает Брэд, внезапно сообразив, как на самом деле глупо было для Министерства Сельского хозяйства посылать одного единственного польского студента-медика выращивать картошку в Суссекс.
Нэйт улыбается: - Не могу разглашать информацию об оперативных агентах, особенно работающих в русском секторе, но... я думаю, ты бы очень гордился Уолтом.
- Кто-нибудь вообще был в курсе? – спрашивает Брэд.
- Роберт – мой брат, - объясняет Нэйт, словно Брэд мог запамятовать. – Мы с ним поступили на службу в одно время, но он пошел в Королевские ВВС, а я… мне пришлось не слишком распространяться о себе. По очевидным причинам. Видишь ли, - Нэйт останавливается и устремляет взгляд на Рейн. – Робби не знал греческого. Поэтому я жив, а он - нет.
Брэд все еще не может переварить услышанное. – Ты хочешь сказать, что был на службе все это время? Когда весь город и твоя ненормальная тетя, и… и я… когда все обвиняли тебя в трусости…
- Иногда заходило дальше пустых обвинений, - мрачно замечает Нэйт.
- Как тебе удалось сохранить это в секрете? Это невероятно. – Брэд понимает, что миссии были тайными… но несмотря на это, ему кажется, что он не смог бы терпеть унижения, противопоставления ушедшим на войну друзьям и соседям…
- Невероятно сбрасывать гражданских на территорию врага с передатчиками Морзе и капсулами цианида, чтобы они могли убить себя в случае разоблачения. Ты знаешь, сколько в среднем проживал наш радист в оккупированной Франции? – спрашивает Нэйт, и Брэд отрицательно качает головой. – Шесть недель. И поскольку наши миссии не были официально санкционированными, этих людей даже правила обращения с военнопленными не защищали. Они были сами по себе на вражеской территории, и это я их туда отправлял. После такого – все возможно.
Брэд берет его за плечо и поворачивает к себе, прежде чем от жгучего взгляда Нэйта вода в реке закипит. – Я… я должен принести свои извинения, сэр.
Нэйт зарывается пальцами себе в волосы; Брэд видит, как он пытается успокоиться. – Не обращайся ко мне сэр, - наконец, мягко произносит Нэйт. – Последние пять лет ты провел в сотнях километров от дома, защищая, в том числе и небольшую страну, где живет моя семья. Думаю… думаю, мы на равных, Брэд.
Они идут по набережной, пока солнце медленно опускается в воды Рейна. Брэд узнает, что Эм обручилась с артиллерийским капралом, а Лу эвакуировали в школу-интернат, когда Нэйта призвали в штаб, и что она удостоилась благодарности из уст своей любимой принцессы Маргарет Роуз, потому что связала больше носков, чем любая другая девочка ее возраста. В свою очередь, Брэд рассказывает, что Рею удалось сохранить руки-ноги в целости и не вылететь из армии с позором. В конечном итоге, они возвращаются на Дворцовую площадь – увольнительная у Брэда всего на сутки и ему еще нужно добраться до своей базы.
- Слушай, - говорит Брэд, когда они останавливаются возле разрушенного здания, где саперы уже закончили свою работу, - если союзники все-таки разберутся между собой, меня, скорее всего, отправят в Японию, но когда я вернусь…
Нэйт улыбается, и это первая искренняя улыбка с тех пор, как Брэд переступил порог его кабинета. – Ты знаешь, где меня найти. Матильда прекрасна осенью.
5 Боинг B-17 «Летающая крепость» (Flying Fortress) — первый серийный американский цельнометаллический тяжёлый четырёхмоторный бомбардировщик
6 das Geschäft (нем.) - бизнес
7 das Bargeld (нем.) - наличные
8 Управление специальных операций, УСО — британская разведывательно-диверсионная служба работавшая во время Второй мировой войны
часть 2
@темы:
fandom: fanfiction